Самое, на мой взгляд, поразительное, это попытки строить свою жизнь так, будто она целиком в пределах нормы. 7 июля в центре Луганска прогремели два взрыва, погибла женщина, есть раненные. Но даже это не меняет уверенности большинства, что жизнь идёт ровно так, как и должна идти. Наверное, таким же поразительным оптимизмом обладал Пётр I, когда начинал строить город своей мечты на болотах. Только он и верил, что что-то выйдет из этой затеи, но какой ценой!.. А жертвы, вероятно, при таком размахе неизбежны. Как расходный материал всего процесса, на который нужно смотреть, чуть отойдя в сторону, чтобы увидеть всю перспективу задуманного кем-то свыше. Вопрос, как относиться ко всему и какую во всём этом процессе отвести себе роль, занимал меня с самого начала. Потом я поняла, что вокруг меня предостаточно тех, кто или просто плывёт по инерции, или затаился, чтобы разобраться в ситуации по принципу «Поживём – посмотрим, что будет дальше». Если была работа и, в целом, контуры жизни, насколько это возможно, остались прежними, - человек продолжал делать то, что делал до войны. Если летом 2014 года, или сразу после, работа, по разным причинам, заканчивалась, - оказывалось сложнее. Нужно было определяться, за кого ты, выбирая источник средств к существованию. Я знаю нескольких человек, кто не работает до сих пор. Источники их существования для меня загадочны, но эти несколько человек, потеряв работу ещё три года назад, до сих пор ждут какой-то ясности в происходящем – или возврата своей прежней должности, или возврата Украины, или признания «республики». Какая-то почти маниакальная гиперосторожность. Из этих четверых трое не делают ничего – просто ждут. Если говорить о какой-то квалификации, думаю, за три года они безнадёжно выпали из ритма жизни работающего человека, растеряв прежние навыки. И, вероятно, если бы в их жизни не было тех, кто их содержит, покрывая их самые скромные потребности, они вынуждены были бы что-то искать, но они ждут – просматривают вакансии, читают новости, осторожничают. Три года - немалый срок для жизни. И пролежать эти три года на диване (что, в общем-то, они и делают) - поразительно. Это как добровольный плен – денег мало, планов много, но осторожность не даёт идти работать – вдруг дальше снова придётся бежать. И вот этот отрезок жизни в три года в пересчёте на события, опыт, навыки, планы, самое удивительное из всего. Одна из таких уникумов была до лета 2014 года начальником большого отдела на крупной производственной фирме. Летом 2014 года производство свернулось, владельцы выехали и не расплатились с моей знакомой. Вероятно, и для них эти 10 000 грн долга перед ней были ощутимы. Через полгода моей знакомой повезло устроиться в пункт обмена валюты. На тот момент, когда никому не платили, а бюджетники работали за обещания и еду, это были реальные ежедневные деньги. Платят ей действительно каждый день. С тех пор вернулось в Луганск её прежнее предприятие-работодатель, открылось много других фирм, но она по-прежнему ждёт с моря погоды, сетуя на зверский холод зимой и невыносимую жару летом в своем киоске на рынке. Она брезгует своей железной будкой, в которой даже встать в полный рост – проблема. Брезгует бабушками, меняющими у неё свою пенсию. Но устойчиво ждёт какого-то звонка, случая, сверх-предложения, когда её позовут снова руководить людьми и пообещают зарплату, не меньше довоенной. Это изумляет и сражает наповал. За три года она выпала полностью из рабочего процесса, да и, банально, износилась. Глядя на неё, безошибочно определишь рыночного работника, но никак не начальника крупного отдела в изгнании. Всё, что она носит, было куплено до войны, в её лучшие времена. Но приглашая на работу, оценивают в том числе и по этим незначительным внешним признакам – благополучию, которое источает претендент. Слушая мою знакомую, изумляешься широте её мысли: «Вот зайдут сюда казахи, и заживём» или «Меня в Рубежное звали на 20 000 грн зарплаты. Не хочу. Мало. И театра там нет». Хотя в Луганске театры её не занимают – вопросы безденежья вытеснили все остальные желания. Но это один типаж бесконечно ждущих с моря погоды. Есть и типаж абсолютных оптимистов, которые уверены, что всё будет в скором обозримом будущем. Совсем скоро, ещё чуть-чуть… И бывает, что они просто не успевают дожить до обещанного светлого завтра, потому что не хватает лекарств, врачей, денег на лечение… И стрессы ожидания подтачивают здоровье, не давая дожить до того самого светлого дня. Но с этими людьми, чуть безумными в своей уверенности, по крайней мере, легко. Как с безобидными сумасшедшими – у них голодно, но счастливо, а реалии всего лишь фон ожидания обещанного им праздника. Намного сложнее со скептиками, кто твёрдо уверен, что хорошего уже не будет ничего. Всё хорошее осталось там, до лета 2014 года. И ты будто виноват в их проблемах, своих проблемах, войне, «республике» и всём остальном. И теракты, взрывы только укрепляют их уверенность в том, что всё – плохо. Я не выдерживаю слушать долго их прогнозы. И, ладно, прогнозы, хуже, когда они начинают воспитывать: «А я говорил, предупреждал, но меня никто тогда не слушал». И ты силишься вспомнить – было или нет? Может и правда лично тебя предупреждали, что будет именно так, но именно ты прослушал всё и сделал по-своему? А вообще, сейчас время как в серфинге - ловить волну. Раз уж мы выбрали эту странную жизнь на болотах с рисками терактов, подрывов машин и обстрелов. И те, кто смог расправить свои паруса, открывают свой бизнес, гоняют машины, накапливают дипломы… Это время инвестиций – в дешёвую недвижимость, в местные, странные по своей легитимности, дипломы, в должности, которые меняются с каждой раздачи как в карточной игре. Но в этих переменах и рисках больше шансов найти себя и выплыть, чем трёхгодичное ожидание счастья на диване в «республике». И уже сегодня город живёт так, как будто не было взрывов. И как будто их больше не будет. Как будто эти жертвы – плата за жизнь здесь, издержки выбора, расходный материал… И каждый думает, что его, именно его, это не коснётся. Наивная уверенность оптимистов. Ольга Кучер, Луганск, для "ОстроВа"
